Душа градостроительства

12 апреля 2011
Л.Л. Штуден

Человеку не свойственно долго размышлять над тем, что ему кажется самоочевидным. Тем более, что сплошь и рядом самоочевидное довольно трудно объяснить. Например – что такое красота? Почему нам кажутся красивыми молодой олень, весенний рассвет, горная гряда, цветущая степь? Почти невозможно это понять.

Было много споров по поводу феномена красоты, и было множество определений. Бессмысленно приводить их все, остановимся на следующем: красота есть воспринимаемая гармония. Иными словами, красота неизбежно связана с чувством сотворённого порядка, благоприятного жизни.

С красотой связана ещё одна загадка. Почему-то сознание – на интуитивном, конечно, уровне – упорно соединяет красоту и этику, красоту и нравственность, и, наоборот, всё внешне безобразное ассоциирует с пороком. Лики химер на кровлях готических соборов – красноречивая тому иллюстрация. Если же, не дай Бог, порочной оказывается сама красота (бывают же прелестные воровки, обаятельные убийцы?), то говорят об обманчивой внешности, как будто вместе с чарующим ликом вам предъявлен подписанный Богом сертификат на честность и порядочность!

История знает множество примеров, когда эстеты и любители прекрасного оказывались самыми что ни на есть отпетыми негодяями, извергами рода человеческого – от Нерона до Адольфа Гитлера. Но, несмотря на это, инстинкт упорно твердит: там, где наличествует красота, неизбежно должно быть и царство Божественной Истины!

Древние греки объединили понятия «прекрасный» (kalos) и «добрый» (agathos) в едином слове – калокагатия. Для них совершенство телесных форм было условием духовного благоустроения… Священный синтез. Уж греки-то понимали толк в красоте!

Насколько они были правы?

Чтобы разобраться в этом, надо понять и смысл слова «добрый»… Вне всякого сомнения, мы здесь имеем дело с основанием этики, а именно - с тем человеческим началом, которое Альберт Швейцер определяет как благоговение к жизни. Этично и нравственно – всё, что ей способствует! Но не забудем, что в Творении идея жизни связана опять-таки с гармоническим порядком, то есть налицо то самое условие, благодаря которому мы способны воспринимать красоту.

Итак, общее начало найдено. Но вот ещё одна проблема: насколько взаимообратимо в человеческой душе наличие этих двух начал? Способствует ли, например, красота проявлению нравственного чувства? И наоборот, является ли «добрый» человек обязательно ценителем прекрасного? Вопрос непростой. Одной только теорией здесь не обойдёшься, придётся поискать доказательства этой взаимосвязи в реальной жизненной практике людей…

Обратимся к градостроительству.

В России, как известно, самым красивым городом считался Петербург, к строительству которого приложили руку итальянские мастера. Его недаром называют «Северной Венецией». Между Петербургом и Москвой издавна существует негласное соперничество. До революции Москва едва ли намного уступала Петербургу в великолепии, но после того, как большинство церквей, её украшавших, было взорвано в ходе антирелигиозных мероприятий, после строительства так называемых «спальных» районов, применительно к которым слово «архитектура» звучит как-то уж совсем не к месту, – город на Неве, центр которого не пострадал, оказался бесспорным лидером в эстетическом соревновании двух столиц. Но «Северную Венецию» посетило другое несчастье: после революции коренное население этого города было практически полностью выкорчевано: начало положила эмиграция и красный террор, далее – репрессии в ходе «Кировского» дела и мясорубка 1937 – 1938 годов; период войны, когда за 872 дня блокады вымерло примерно полтора миллиона людей. К этому прибавились процессы «Ленинградского» дела 1949 года, после чего коренных петербуржцев можно было пересчитать по пальцам.

Город наполнился приезжими людьми. Многие прибыли из сельских районов в поисках работы, кого-то привезли с собой горожане, вернувшиеся из эвакуации. Абсолютное большинство этих людей, конечно, в культурном отношении не шли ни в какое сравнение с коренными жителями и в мыслях не держали сравниться с ними в стиле жизни, любви к высокому искусству, культуре общения и т.д.

Но, тем не менее, каким-то чудом это с ними стало происходить! По-прежнему между поведением жителей города на Неве и простоватыми, подчас развязными, вечно куда-то спешащими москвичами существовала ощутимая разница!

Автору этих строк хорошо запомнилась сцена, которую он наблюдал в одной из ленинградских очередей примерно в середине 1970-х. Две женщины (возможно, из приезжих) вступили в перебранку из-за места в очереди. Слова при этом звучали самые что ни на есть площадные; обе вот-вот готовы были сорваться на крик. И вдруг какая-то седовласая женщина с тощей авоськой в руках, до той минуты стоявшая сгорбленно и совершенно неподвижно, выпрямилась и отчётливо сказала:

– Что вы делаете, перестаньте! Как вам не стыдно! Вы же ленинградцы!

Мгновенно в очереди воцарилась тишина, ничем больше не нарушаемая. Эта сцена, я уверен, могла произойти лишь в одном-единственном российском городе – том самом, где пространство организовано «музыкой, застывшей в камне».

В чём тут фокус? Сотни тысяч вновь прибывших в город на Неве людей никто ведь специально не учил быть ленинградцами? Тем не менее, что-то с ними произошло.

Как произошло? Почему?

Я мог бы высказать единственную гипотезу, объясняющую этот феномен. Гармонический порядок, о котором мы говорили, воспринимается не только сознанием – он действует также на подсознательном уровне. Вовсе не обязательно восхищаться вслух красотами архитектуры. Вы можете бродить среди старинных дворцов, думая о чём угодно постороннем, например, пытаясь вспомнить, не забыли ли вы перед уходом выключить в коридоре свет. Независимо от вашей воли рельефы фасадов, узоры порталов, колонны портиков, надвратные скульптуры будут втайне проделывать с вами некую волшебную работу – иначе говоря, лепить ваше сознание по своему образу и подобию…

Красота – несомненно, результат созидания. Но не только. Она сама обладает созидательной силой… Разумеется, при условии, что её созерцание не будет абсолютно пассивным. Можно весь вечер, зевая, проторчать на симфоническом концерте и затем всю жизнь при имени «Моцарт» пожимать плечами. «Нужна большая энергия, чтобы жить рядом с красотой, иначе она превращается в привычку», – говорил Джидду Кришнамурти, знаменитый индийский мудрец.

Может ли стать привычкой красота городской архитектуры? Разве что для стопроцентно тупых людей, но это бывает совсем не часто… Если же с младых ногтей вы росли рядом, например, с Шартрским собором – этот собор наверняка был в числе ваших великих воспитателей.

И наоборот – к чему может привести однотипная убогость заводских окраин, барачных кварталов, рабочих посёлков? Эпоха хрущёвских пятиэтажек, освободивших часть населения России от жуткого быта коммунальных квартир, обрекла «счастливцев» на пожизненное лицезрение архитектурного убожества. Вид этих домов – однообразных, примитивных, не имеющих на внешности своей никаких следов хотя бы слабых стараний украсить человеческое жилище, ничего, кроме скуки и равнодушия, не мог породить у людей, вынужденных существовать бок о бок с этим убожеством. Такими выглядели практически все города, выстроенные после революции, в особенности рабочие посёлки, где единственным зданием, способным претендовать на какой-то архитектурный вид, был местный Дом Культуры, в котором время от времени проводились выборы и по праздникам выступала самодеятельность. Должны ли мы долго искать объяснений того факта, что именно в рабочих посёлках махровым цветом стали расцветать пьянство, бытовое хамство и преступность?

Вывод очевиден: эстетику архитектуры нельзя почитать за блажь или прихоть богатого владельца, тем более – за ненужное расточительство. Красиво построенный дом – столь же насущно необходимый атрибут градостроительства, как торговая сеть, транспортные артерии, снабжение водой и электроэнергией. Без воды и пищи человек не может жить. Без красоты – не должен. Пустая душа ничем не лучше пустого желудка.

Красота города нигде не бывает абстрактной, она всюду имеет своё лицо. Индивидуальна красота Парижа, Праги, Венеции, Калькутты, Кордовы… Но это всё – великие архитектурные заповедники, так сказать, призёры на конкурсах красоты… Как же дело обстоит с российской провинцией?

Обратимся к нашему родному Новосибирску (до революции – Новониколаевску). Этому городу не повезло с самого начала. Во-первых, во времени: он возник достаточно поздно, он не успел так же щедро украсить себя зданиями дореволюционной постройки, как, например, Томск или Иркутск. Во-вторых, этот город, аналогично Петербургу, вырос там, где его не следовало бы ставить – на тектоническом разломе (патогенная зона) и над родоновым морем, провоцирующим онкологические заболевания. Если город Петра имел для державы чисто стратегическое значение, то Новониколаевск – чисто техническое: был привязан к мосту через Обь (по мнению инженера Гарина-Михайловского, единственно удобному месту для железнодорожной переправы через эту огромную реку). Градостроителей вела голая прагматика.

К неудобству местоположения добавилась бессистемная застройка города, раскинувшегося на огромной площади, с непомерно растянутыми коммуникациями. Впечатление такое, что строили зачастую где попало и (в хрущёвско-брежневские времена) – как попало.

Что служит городу архитектурным украшением? Очень немногое. Кроме нескольких храмов, оперного театра и железнодорожного вокзала – несколько домов культуры советской эпохи, таких как ДК имени А.М. Горького, возведённых в псевдоклассическом стиле («сталинский ампир»). Из новых зданий слишком немногое способно привлечь взоры ценителей красоты. Почти вся жилая часть – панельные или бетонные коробки, поставленные местами так плотно друг к другу, что возникает невольно вопрос: неужели всё это построено специально для людей, у которых не будет семьи, не будет детей (детям – между этими коробками где же ухитриться найти место для игры или прогулок?). Но самое-то главное – уже отмеченное выше типовое убожество архитектуры. Здесь глазу буквально не на чем задержаться… Квадраты панелей, квадраты окон, квадраты закрытых наглухо от уличного смога и шума балконов. Фасады несколько разнообразит реклама. Но реклама нигде не приглашает к созерцанию, она везде навязывает себя, а настоящая красота не бывает навязчивой!

В сочетании с огромным количеством машин, забивших все тротуары, пробками на дорогах, удивительной для такого огромного города бедностью парковых зон, неопрятностью (у нас иногда большой проблемой бывает – найти урну для мусора), очевидным неудобством сообщения между районами и дороговизной транспорта – какова вероятность привлечь сюда новые творческие силы (артистов, учёных, спортсменов)? Сегодня эта вероятность чрезвычайно, я бы даже сказал, исчезающе мала.

Можно ли спасти наш город?

На новое, более здоровое место мегаполис, конечно, не перенесёшь. И по-другому его не скомпонуешь, он будет таким, каким сформировался. Метро, парковки, автостоянки, это, конечно, облегчит проблемы горожан, но не решит их полностью… Что же можно кардинально проедпринять?

Существует по крайней мере один путь: обновить и украсить архитектурный облик города, организовать его пространство по законам красоты. Мне кажется, эта задача выполнима, и она должна быть в обязательном порядке поставлена перед нашими градостроителями.

Новосибирск – не единственный молодой город в России. Будут строиться ещё города по берегам морей, озёр и рек. Хотелось бы (будем верить – это время придёт!), чтобы планирование нового города включало бы не только «прагматическую» цель (привязку к стратегической позиции, мосту, заводу, гавани и т.д.), но уже на самом первом этапе включало бы задачу эстетической организации пространства – этой вечно необходимой благодатной пищи для души и сердца горожанина.