Ереван. Каскад

 

 

 

Эти страницы представляют собою сокращенные выдержки из моего путевого дневника, именно в таком виде я и решаюсь выпустить его в свет. Заметки писались мною во время путешествия по Армении в октябре 2021 года единственно для подкрепления воспоминаний, а не для публикации, поэтому я прошу у читателя снисхождения к моему торопливому слогу и излишней эмоциональности.

Моим чудесным спутником в путешествии была Оксана Антопуло, с которой мы вместе прошли пешком, не побоюсь этих слов, тысячи километров.

Также стоит сказать, что в этот раз я ехала в Армению сразу после завершения своей книги «Бедный Варфоломей», посвященной святому апостолу Варфоломею (согласно историческим данным, христианство пришло в Армению в I веке нашей эры благодаря святым апостолам Фаддею и Варфоломею). Именно Варфоломеевы мощи я высматривала в Святом Эчмиадзине, его дорогами я ходила по горам и лугам Армении, в его пещерах я укрывалась от дождя и, конечно же, его длинные тени чудились мне на стенах храмов, возведенных потому, что Варфоломей был на этой земле. Но это моя личная оптика, Варфоломей – моя точка отсчета, мой портал. Я ехала с двумя вводными данными: Варфоломей и монастыри, за время поездки я обрела еще одну составляющую. Главную. Это люди.

И в благодарность всем людям и каждому человеку, встреченному мною на армянской земле, я решила назвать свои заметки «Барев Джан!», что означает «Здравствуй, дорогой (дорогая)!» Джан - именно это слово добавляют в Армении при обращении к собеседнику и передают через него всю теплоту своего отношения к человеку. Чем дольше мы находились в Армении, тем богаче раскрывалась нам вся палитра чувств, выражаемая этим словом, и тем непостижимее казались широта и открытость армянского народа.

9 октября

Сегодня бесконечный и наполненный день, сейчас два часа ночи по Новосибирску, но мы совершенно не хотим спать, наверное, это от эмоций. Выпили бутылку армянского вина в честь приезда и поужинали любимой «пастушеской» едой: вкусный сыр, настоящие оливки, изумительный хлеб и, собственно, вино. 

В Ереване тепло и уютно, правда, гуляли мы уже по городу, на который стремительно опустились сумерки. Добирались до нашего жилища, как всегда, с приключениями. У меня есть твердая установка: никогда не ехать из аэропорта на такси, только на местном транспорте, плутая, заблуживаясь, спрашивая встречных, для меня это кайф и стремительное погружение в новое пространство. В результате сегодня мы пообщались с сапожниками, пекарями, строителями, подметальщиками улиц, попутно прокатились на лифте старинного дома. Лифт открывался ключом, скрипел всеми тросами и задевал ржавый желоб, по которому грохотал и обещал свалиться, но нашему удовольствию не было предела...

Немного расшатывается наш маршрут, все (а это семья, в гостевом доме которой мы поселились) отговаривают нас ехать в Горис, расположенный недалеко от Нагорного Карабаха. И ведь именно сейчас напряженная ситуация с Азербайджаном. В Ереване забастовки, митинги, все говорят, что в Карабахе война. Мы написали в Горис, нам ответили: опасности нет, приезжайте. Но до Гориса еще дней десять, и у нас огромная программа в Ереване и окрестностях. 

В Армении сейчас созрел новый урожай винограда и грецких орехов, к ним прибавляются и вкуснейшие гранаты. Повсюду жмут гранатовый сок.

10 октября

Нас чуют все местные коты. Вчера к воротам нашего ереванского дома пришли разом три котенка и так настойчиво просили еды, что проводили нас до магазина, показав, что именно туда нам надо зайти и купить для них корм. Купили, разложили порции в три опавших листа грецкого ореха. Тарелки получились вместительные и удобные.

Решили открывать Армению Эчмиадзином, как никак именно здесь находится духовный центр страны, древнейший христианский собор, резиденция католикоса и бесценные реликвии: частичка Ноева ковчега (привет, Джулиан Барнс) и Копье Лонгина. Тут же я встретилась со своим Варфоломеем, встреча наша была почти мистическая, интимная, я знаю его лицо, его глаза, здесь, в сокровищнице, хранится осколочек его посоха, который я буквально разобрала взглядом на мелкие пиксели… Я пишу такие крохи, одну миллионную, а мне хочется столько рассказать, обо всем, абсолютно обо всем: об увиденном, о своих размышлениях; о том, как меня ошеломляют здешние люди; о старушке, которой лет девяносто, у нее один зуб во рту, и она ежедневно кормит семь собак, мясом, и ее любят все щенки; о том, как нас случайно закрыли в зале с реликвиями, потом обнаружили и так несуетно, церемонной процессией, вызволяли; о том, как мне терпеливо позировала  саранча на синем цветке; о сладчайших ягодах джиды, которую мы собирали на старинном церковном кладбище (и я, конечно, не могла не вспомнить «кладбищенской земляники спелее и слаще нет»); о том, как у церкви Святой Рипсиме мы нашли могильную плиту титулярного советника и на ней грелась пушистая гусеница; о том, как безумно красивая армянская девушка научила меня правильно зажигать ладан, на специальном церковном угольке; о том, как женщина, продавая мне последнюю книгу Григора Нарекаци, давно лежавшую на прилавке, вытерла с нее пыль своим рукавом и все просила прощения, что она такая не новая; о том, как смертельно и волшебно желтеет платан... Как я расскажу все это?

А завтра будет новый день, и впечатления станут снова обгонять друг друга, и я снова напишу о них лишь легким касанием.

Звартноц

 

 

 

Аванский храм

 

 

 

11 октября

Сегодня необыкновенно теплый, даже жаркий – и снова удивительный день. Ездили на руины древнего храма Звартноц (в переводе с древнеармянского «Храм бдящих сил» или «Храм бдящих ангелов»). Это раннее, мое любимое, средневековье, сороковые годы VII века. От храма остался только нижний пояс колонн. Его размеры (по реконструкции) просто грандиозны. Какой же это было смелое дерзновение: композиция Звартноца чем-то напоминала вавилонские зиккураты – трехъярусный круглый храм, состоящий из трех поставленных друг на друга уменьшающихся цилиндрических объемов, увенчанных сферическим конусом. И во всем его облике – мощное устремление ввысь. Он и сейчас потрясает своими руинами и просто камнями, раскиданными по траве. Представить невозможно, как он влиял на человека, существуя.

О, как мы сегодня все излазили, повспоминали и Помпеи, и Сицилию, и Перу. Это счастье, когда ты, словно первооткрыватель, исследуешь эти камни, которым сотни лет. Они покрыты мхом, лишайником, обтесаны ветром и дождями, обжиты травой, муравьями и ящерицами. Сколько всего они видели!

А вокруг плодовые сады, где ветки натянутыми луками гнутся от айвы, груш и яблок. Мы их набрали во все руки. И снова насобирали мучнистой, такой непонятной джиды, которую я пробовала вообще впервые в жизни и которую руками можно растереть в порошок. А Оксана плачет, потому что ягода джида – это ее казахстанское детство.

Еще я насобирала полные карманы обсидиана. Он тут же, под ногами, на земле, в траве. Сверкает черными осколками от яркого солнца. Вспомнила, как однажды так же выбирала обсидиан из тропинок Хэмптор Корта в Англии.

Потом мы с приключениями ехали до дома, с вечными приключениями – потому что мы без машины, и я сидела в маршрутке, где было прежутко тесно, почти на коленях у армянского фотографа с внешностью Ашшурбанипала или, например, обросшего Тиграна Великого; он в это время постигал фразу про «минуту блаженства» на моей майке, сказав, что Достоевского читал (мы за время дороги познакомились).

Подземелье дедушки Левона

 

 

 

12 октября

Как я уже говорила, мы с Оксаной большие любители ходить пешком. До подземелья дедушки Левона от нашего домика в Ереване пятнадцать километров, а поскольку мы посчитали маршрут интересным и наметили для осмотра несколько мест по дороге, то его благополучно и протопали. Прошли два старинных кладбища, прекрасное аутентичное село и полуразрушенный красивейший Аванский храм VI века, также известный как Аванская церковь Катогике (церковь Богоматери) или Сурб Ованнес (церковь Святого Иоанна). Прочитали на табличке, что в бурных исторических передрягах Сурб Ованнес продержался несколько веков и обрушился во время землетрясения 1679 года. В остатках храма у самых уцелевших стен устроены местные «народные» алтари, куда каждый человек может принести свой «культурный вклад»: распечатку «Сикстинской Мадонны», гипсовое распятие с девичьим дешевеньким браслетом, маленьких ангелочков, парящих на пластмассовых, украшенных пайетками, облачках, – все это выглядит наивно и очень трогательно. Рядом стоит миска с песком, куда ровно утоплены маленькие желтые свечки, лежат копеечки и спички.

Впечатлило все, что мы встретили по дороге. Первое кладбище было расположено на склоне горы, надгробия словно ссыпались и катились вниз, каждое остановилось в своем повороте, то ли от потоков воды, то ли просто земля и камни двигалась на этом спуске. Зрелище довольно тяжелое, есть о чем задуматься. Вспомнила сразу кладбище в Бухаре, также расположенное на горе, но там я видела даже вымытые черепа и кости.

Дедушка Левон потрясающий. Представить только: один сельчанин пошел рыть погреб под картошку по просьбе жены. И рыл он его двадцать три года! По восемнадцать часов в день, без сна и отдыха, только ручными инструментами, он был влюблен в камень, это была главная страсть его жизни! Двадцать один метр в глубину, семь залов, коридоры, все это на разных уровнях. А наверху стоял его дом, где жила его семья: жена и четыре дочери, которые почти не видели отца. А он был одержим, все считали его сумасшедшим или чудаком. Он говорил, что к нему приходят видения и он точно знает, где и на какую глубину рыть. Это так потрясает и это совершенно невозможно осознать. Я бы сейчас снова туда пошла.

Водила нас по подземелью его дочь, чудесная, трепетная молодая женщина, рассказывала так искренне и доверчиво, словно мы ее первые слушатели.  И мы еще ей очень понравились и жене Левона – тоже.

Уходили с перевернутым сознанием и светом в душе. В подземелье у алтаря все загадывают желания, и я загадала. Говорят – сбывается. Дочь Левона проводила нас почти до остановки и сказала нам на прощание очень-очень-очень хорошие слова. Потом нас приняла из рук в руки древняя армянская бабушка и, проявляя самое живое участие и внимание, ждала с нами наш автобус.

Вернувшись в Ереван, зашли в кассы оперного театра и купили билеты на «Спартак».

Еще один смешной эпизод. На половине пути нам был дан для отдыха прекрасный ясеневый и платановый сад, и мы сели в небольшой беседке. Попили чай из термоса, пожевали лаваш с сыром, сидим, а лавочки такие манящие, что мы решили пять минут полежать. Лежим... Подходит парень и говорит: «Мне тут надо кое-какие вещи забрать!» Между строк: «Жду-жду, пока вы уйдете... А когда легли, подумал: ну все, это надолго». Мы: «Какие вещи? Здесь только наши». Он без дальнейших объяснений начинает ворошить траву у наших лавочек, не с первого раза находит тайник и вот – показывает нам маленький пакетик с белым порошком: «Я не уполномочен говорить вам, что в пакете. До свидания». И пошел. Мы посмеялись, что теперь он должен убрать свидетелей, но Нарек, вчерашний фотограф из маршрутки, он же Ашшурбанипал, сказал, что нас в Армении никто не тронет.

Несмотря на то, что сегодня был самый лучший из всех день, пишу коротко, надо уже ложиться, завтра хотим выехать пораньше, поскольку вечером идем в театр и нельзя опоздать, а программа на день снова обширная.

Монастырь Гегард

 

 

 

13 октября

Сегодня были в монастыре Гегард, окруженном удивительными горами. На сегодняшний день это мой любимый монастырь в Армении. Я весь день бегала с горящими глазами, и сердце мое готово было выпрыгнуть от счастья и восторга. И я все спрашивала Оксану: как же можно пережить такую красоту? Помещения под церковь выдолблены прямо в скале, от этого внутри них сурово, аскетично, ощущение невероятной древности, силы и какой-то непостижимой мощи – все это вливается в тебя потоком и словно очищает. Дополнительного света нет, только несколько прорубленных окон и свечи, очень темно. Стены черные. Черный-черный базальт, ошеломляющий. На стенах никаких украшений, цвета, икон, только рельефные хачкары. Цветущий крест – символ воскресения и вечной жизни, а не распятие, как у нас. Сердце монастырского комплекса – гавит (или жаматун), огромный темный зал, венчаемый черным куполом с черными сталактитами. У гавита четыре дверных портала; два, что на северной стене, ведут в пещерные церкви, вырубленные в XIII веке. Из одного портала по канавке в полу гавита вытекает родник, к которому устремляются все посетители Гегарда. В древности здесь находилось святилище водной богини. За правой дверью – крипта Прошянов с храмом Сурб Аствацацин. Вот он – самый знаменитый рельеф Армении: пара львов и орел, несущий ягненка.

Горы около монастыря Гегард

 

 

 

Я вот даже сейчас пишу эти крохи, такое поверхностное, совсем не проникающее, чудовищно короткое, мелкое, потому что в словах, лишь касание, но внутри все переворачивается от желания оказаться снова там.  Как же церковь Гегарда меня будоражит и успокаивает одновременно. Первобытная, дикая, суровая. Эти шершавые стены черного камня с островками гладких участков на настенных выбитых крестах, которые наполировали тысячи рук, эта черная ниша в стене, куда можно зайти только с фонариком, и родник, бьющий из стены-скалы у самого пола, и нужно низко наклониться, потом эта вода течет кривым шрамом по такому же неровному каменному полу.

Пропускаю много-много пещер, келий, вырубленных в скалах – и перехожу к горам. В Армении горы повсюду, Гегард, естественно, тоже ими окружен. И мы полезли на самую высокую гору. На ней стоит крест, видный отовсюду в округе. Это отдельная история, лазить мы любим, среди колючек, камней, ободрали все руки до локтей, но столько радости. На вершине набрали ягод боярышника размером с большую ранетку, не могли отойти от куста. Видели горную речку с красными (киноварь) водорослями и монастырь, как птицы – сверху.

Монастырь Хор Вирап

 

 

 

14 октября

Сегодня почему-то дико устали. До обеда не было солнца, и от этого пейзаж Хор Вирапа еще больше внушал уныние и внезапную тоску. Все казалось таким мимолетным и каким-то хрупким, исчезающим. Такое настроение. Потом, как обычно, шли по полям и деревне, по дороге, где никто не ходит пешком. Вообще люди очень мало ходят пешком, все на машинах. А когда мы идем, мы так много видим, разные мелочи, которые иногда важнее того, что видят все, или детали, которые вдруг все скрепляют, связывают, объясняют. Люди в поле собирали виноград и подарили нам целую охапку, огромные гроздья свежего, только сорванного, ароматного белого винограда. Мы потом и ели его всю дорогу, и домой принесли.

Примостившись в тени деревьев, ждали автобус на остановке и ели кукурузу, сваренную армянской бабушкой. Автобуса мы не дождались – нас подобрали совершенно чудесные брат с сестрой и довезли до Еревана. Разговаривали всю дорогу. Глаза девочки невозможно красивы, ресницы, как крылья. Зовут ее Сируш (тут от одного только этого звука мы очутились в Вавилоне перед Воротами Иштар). Сируш рассказала нам, что молодежь Армении с завистью смотрит на Америку и детей теперь часто называют американскими именами. А она страшно гордится, что ее назвали в честь бабушки, старинным именем. В ее произношении оно звучало как круглый вздох маленького Комитаса, поющего песню для католикоса. Брат и сестра денег не взяли, сказав: «Мы вас довезем просто так, из человечности». Иногда армяне, которые не совсем хорошо говорят по-русски, составляют такие вот потрясающие фразы.

16 октября

Переезд в Ехегнадзор.

Снова кажется, что сегодняшнее утро началось два дня назад, слишком насыщенные дни. 

Очень долго выбирались из Еревана: пока попрощались с бабушкой Анжелой, тщетно отмахиваясь от ее гостинцев, пока покормили местных котят, попали под дождь, на двух автобусах добирались до остановки, откуда отходила наша маршрутка до Ехегнадзора. И снова – потрясающие люди. Водитель автобуса, чтобы проводить нас до маршрутки, бросил свой автобус с пассажирами и довел нас прямо до места. При этом он сурово говорил мне: «Не препирайся, просто иди за мной!»

Потом была дорога восхитительной красоты: сначала шли кукурузные поля, немного табачных плантаций, затем потянулись бесконечные виноградники, и мы рассматривали бегущий у самой земли виноград.

А потом начались горы. Господи, какое счастье смотреть на горы, даже из машины. Рельеф поднимался постепенно: сначала появились мягкие горы, мы такие называем «лапками» за их плавность. Потом «лапки» стали выпускать острые углы, камни, а скоро исчезли и мягкие линии, ущелья чередовались со скалами, горы все ближе подступали к дороге, скрывая все небо. 

И поменялся цвет. Охристые и песочные оттенки уступили место серым, черным и розовым. Я все время повторяла: «Как красиво!» Кое-где были и вкрапления красной породы. И завтра мы вообще идем в красное ущелье. Восемь километров этого ущелья пешком. Я не могу дождаться. И очень хочется пройтись и вдоль этих серо-розовых скал. Нас еще зовут на машине в горы... А у нас тут всего два дня.

Когда мы заселились и, наконец, вышли, было уже четыре часа, а в шесть садится солнце. Всего два часа до того, как начнется закат, и три часа до полной темноты... Но у нас ведь вечно наполеоновские планы – мы нашли на карте церковь Святого Акопа XIII века, на горе, до которой пять километров. И назад столько же.

Ехегнадзор

 

 

 

Ох, как мы бежали на эту гору! А вокруг – красота: предзакатные краски, желтые, уже осенние, ореховые деревья, вся дорога усыпана грецкими орехами. Я набирала орехи среди опавших листьев, а потом неслась бегом, догоняя Оксану, потому что она меня не ждала и орехи не собирала, ей было главнее и важнее успеть добраться до церкви. Поэтому я половину дороги просто бежала, пытаясь успевать фотографировать. А были ведь еще деревенские дома, коровки, радушные жители, которые предлагали то компот, то кофе, и этот одуряющий закатный свет. И запах – орехов, сена и теплого вечера. И неумолкающее стрекотание сверчков, они к вечеру начинают соревнование – кто громче.

Мы успели! А потом, на самой верхней точке горы, я подпрыгивала от радости и восторга, потому что, когда очень красиво, я всегда наполняюсь новой энергией и усталости словно нет. А если вокруг уныло и неинтересно, я могу ползти, как осенняя муха.

Еще один эпизод. Когда мы спускались с горы в темноте, при свете фонарика, вдруг в одном из домов, выходящем на дорогу, мы заметили свет, косым лучом падающий на дорогу. Я с необъяснимым трепетом шла к нему. Это было открытое окно каменного сарая. А внутри женщина доила корову. И свет падал ровно так, как на картинах Жоржа де Латура. И вся сцена была де Латуровская, меня это так почему-то потрясло. А Оксана сказала, что ничего необычного для деревни, просто женщина доит корову... И потом стала рассказывать все тонкости доения и про характеры коров и так далее. А я все прокручивала эту композицию и не могла вместить в себя ее необыкновенную красоту.

Продолжение следует.